Литература в изобразительном искусстве
В галерее Художественного выставочного зала открылась уникальная выставка работ. Герои различных литературных произведений (известных и не очень) из книг проявились в картинах и статуэтках. Тематическая выставка «Литература в изобразительном искусстве» найдет своих почитателей как среди взрослых, так и среди детей.
Все представленные работы — из фондов Братского городского объединенного музея. Есть работы как современных художников, так и мастеров прошлого. Некоторые картины датированы 50-70-ми годами прошлого столетия. Немало работ художников с именами мирового уровня, но практически половина картин — работы художницы непростой судьбы Нины Мальцевой. Герои сказок и литературных произведений в графике Нины Викторовны понравятся любому, даже искушенному, посетителю выставки — хоть Золушка, хоть Василиса Прекрасная, хоть Конек-Горбунок или герои таких произведений как «Кошкин дом», «Евгений Онегин» или «Мастер и Маргарита». И это малая часть работ гениальной художницы. Всего в фондах Братского городского объединенного музея хранится около 400 работ Нины Мальцевой.
Рассматривая картины, я поймала себя на мысли, что эту художницу вроде знаю. И точно, в домашнем архиве нашла статью — последнее интервью Нины Мальцевой. Материал был написан Кирой Вагановой почти 20 лет назад и вышел в газете «Ярмарка Плюс» в сентябре 2003 года. Текст статьи привожу сразу после фоторепортажа. Хотелось бы, чтобы и сейчас выходили столь развернутые и интересные интервью о современных художниках.
Выставку «Литература в изобразительном искусстве» можно посмотреть до 02 июля включительно. Художественный выставочный зал (ул. Комсомольская, 77) работает ежедневно, кроме понедельника, с 10.00 до 18.00. Приходите, смотрите, впечатляйтесь!
Пока я рисую, я жива…
16 июня перестало биться сердце художника Нины Викторовны Мальцевой. Тридцать лет талантливейший, но не получивший известности художник, Нина Викторовна жила в Санкт-Петербурге. Первые годы из них провела она в Гатчине. Там прошли три выставки ее произведений. Последняя из сорока пяти картин передана ею Дому культуры.
А в Сибири, в Братске, в музее политической ссылки, разместились другие ее работы. Более четырех сотен рисунков подарила она таежному городу, неподалеку от которого находилась не по своей доброй воле. Не так давно состоялась выставка ее картин в г. Железногорске Иркутской области с последующей их передачей местному музею.
Центральное место в ее творчестве занимают графические работы с русскими фольклорными мистическими существами: чертями, ведьмами, водяными, лешими. По уровню мастерства, без преувеличения, эти талантливые, высокохудожественные рисунки можно сравнить с «Капричос» Ф. Гойи. Великолепны яркие оригинальные игрушки-сувениры на темы русского фольклора.
Кто знает, не будь 9 лет, 6 месяцев и 18 дней озерлаговской неволи и последовавших за этим ограничений, имя ее было бы более известно.
Помнится, как мы с Ниной Викторовной Мальцевой беседовали в ее петербургской квартире, нет — художественном музее ее творений. Хороша была собой хозяйка, несмотря на то, что 14 марта она отметила 92-й год рождения. У Нины Викторовны были тонкие правильные черты лица, освещенные приветливой улыбкой, хотя во взгляде затаилась грусть, длинные седые волосы, уложенные узлом, неизбежные морщинки и в то же время по-девичьи стройная фигура, изящные руки, гордая осанка.
И хотя жилось ей, ох, как нелегко, большую часть единственного богатства — свой вдохновенный многолетний труд — отдала она в дар людям, живущим там, где в лагерных колоннах за колючей проволокой вдоль строящейся железной дороги Тайшет-Лена в Озерлаге отбывала свой срок тогда еще совсем молодая художница.
Даже в самые тяжелые времена рука ее не оставляла карандаша, кисти. Несколько десятков пейзажей написано ею в лагере.
— Красок почти не было, — вспоминала она. — И я использовала вместо них окрашивающие лекарства, травы, зубной порошок, кисточки делала из кошачьей шерсти.
И не зря все работы, созданные в те годы, пронизаны ноющей тоской: и весной, и летом, и осенью, и зимой — угрюмая тайга, отделяющая узницу от родных, крошечной дочурки. Только на одном из рисунков прижалась к скале обнаженная молодая женщина, подставила невидимому солнцу лицо, грудь, а впереди все та же жесткая тайга…
— Что значит краски ненастоящие, — со вздохом заметила Нина Викторовна, — слишком яркой стала фигурка женщины.
А мне думалось, что не порок это: тайга сумрачная, тоскливая, а женщина вся солнцем согретая, словно пожалело оно ее и высветило на фоне безысходности.
— Выжила я, — продолжала художница, — только благодаря тому, что после работы на лесоповале направили меня в «мамскую» колонну (колонну матерей), расписывать в детской зоне стены. На тонкой пожелтевшей бумаге сохранились эскизы этих картин.
Во всех работах Нины Викторовны, как в зеркале, отразилась ее жизнь. Гатчинские этюды наполнены воздухом и светом. Ювелирны ее графика, акварели. На многих из них присутствуют сказочные персонажи. Над омутом, залитым зеленоватым светом луны скачут болотные огни в образах погибших в нем детей. Мудро усмехается леший — будто выросший из засохшего коряжистого пня.
— Мои черти, домовые, водяные, ведьмы, кикиморы — веселые и добрые существа, — говорила художница.
Тонкими линиями кисти и штрихами карандаша выполнены иллюстрации к книгам Пушкина, Достоевского, Набокова. Особое место в ее творчестве занимают иллюстрации к повестям Гоголя и русским народным сказкам. В Братске находятся 25 цветных рисунков к восточной сказке «Два дерева».
Жаль, если они никогда не будут востребованы, как и мемуары Нины Викторовны. Например, одна из тетрадей рассказывает о работе ее в редакции в 30-е годы, другие — о пребывании в лагерях, рассказы о тех, с кем ее свела судьба (есть воспоминания о Людмиле Строгановой), о собственной, полной противоречий, горькой и счастливой жизни.
Кроме прирожденного таланта художника, у Нины Викторовны была хорошая школа. Училась она у петербургского художника Панина, обучавшегося в Италии, и окончила 4 курса архитектурного факультета строительного института.
После долгих мытарств в поисках работы (ее отец — инженер-путеец считался «буржуем») Нина Викторовна устроилась, наконец, художником в редакцию газеты «Днепропетровская правда».
Пришла она на место человека, объявленного «врагом народа». Редактор посоветовал ей все портреты и рисунки на политические темы утверждать на редакционном совете, чтобы из-за малейшей оплошности ее не постигла та же участь.
Действительность была страшной. И в городе, и среди журналистов шли бесконечные аресты, потом собрания, где «клеймили» тех, с кем до этого трудились бок о бок. Вот тогда и появился у Нины Викторовны другой мир.
— Вся моя духовная сила, энергия ушли в мои рисунки. Бумага, краски и карандаши радовали меня больше, чем мужчины. Мои странные существа улыбались мне с листиков бумаги милее, чем плохо бритая физиономия очередного поклонника.
Работы было много. И из других редакций несли ей для ретушировки фотоснимки.
— Грянула Великая Отечественная война. Сразу же создали в редакции «Окна РОСТа», и я погрузилась в создание антигитлеровских плакатов. Из-под моих рук их уносили, тиражировали и расклеивали по всему городу. На каждом стояла моя фамилия. Началась эвакуация, под обстрелами гибли люди, вокзал был разбит бомбежками. Я сидела и рисовала уже никому не нужные карикатуры. Во дворе редакции стояли готовые к отъезду машины. На моих руках было трое старых больных близких и сестра, находившаяся где-то на рытье окопов.
Мне дали для членов семьи только одно место, а другим сотрудникам — для всех, объяснив, что они — евреи, и от гитлеровцев им грозит неизбежная смерть. Я бежала домой и просила маму уложить мой чемодан. Ведь я боялась оставаться в городе из-за моих плакатов и листовок. А потом, видя слезы своих беспомощных стариков, отказалась от этого намерения…
Так она оказалась в оккупации. Вместе с сестрой Катей (всех старших дочерей в семье отправили в Екатеринославль, так как предки Нины Викторовны были одними из основателей этого города) они ходили по деревням, меняли вещи на продукты, спасались от угона в Германию. От голода и холода умер отец-инвалид.
Однажды Нину вызвали в здание бывшего горкома партии, где располагался немецкий штаб. На длинном столе она увидела свои плакаты.
— Я ожидала пыток, расстрела, но когда подняла глаза, немцы, рассматривая их, хохотали. «Вон ты Гитлера изобразила удирающим верхом на самоварной трубе, а мы наступаем…»
Они заставили меня идти работать в новую редакцию. Очень быстро я перестала ходить на работу, и обо мне забыли… В это время из Германии приехал агент фирмы, который разыскивал художников и артистов. Кто-то указал ему на меня. Нас с семьями привезли сначала в Белосток. Там были художники из Польши, Чехословакии, Югославии и из других порабощенных стран. Мне дали в качестве экзамена задание написать по памяти копию картины Репина «Бурлаки». Конечно, от великого Репина у меня не было ничего. Это были «Бурлаки» совсем другие, тянущие баржу ночью при предутреннем свете, но картина понравилась. Фирма выполняла художественные заказы. Нас заставляли работать не менее четырнадцати часов, не поднимая головы, запрещали разговаривать друг с другом. Мне дали иллюстрировать книгу русских народных сказок. Она вышла в Дрезденском издательстве в 1943 или 1944 году. Когда линия фронта была возле самого города, наше ателье «Виктория» эвакуировали в окрестности Берлина. В лагере русских военнопленных недалеко от села Альтфризак нам отвели отдельный барак, где была наша мастерская и жили мы сами. В этом селе мы расписали помещение то ли бара, то ли ресторана. Возможно, оно сохранилось.
В это тяжелое время у Нины Викторовны умерла мать, где-то затерялась сестра. Там, в лагере, соединила она свою жизнь с советским военнопленным, который вскоре ушел навстречу нашим войскам.
В победном мае сорок пятого на свет появилась дочка Катя. Предок Мальцевых был стрельцом — и в честь царицы Екатерины всех старших дочерей в семье называли ее именем. Еще во время штурма Берлина русская старушка, будучи замужем за богатым швейцарцем, не имевшая детей, горячо уговаривала Нину Викторовну уехать с ней, где бы ее и будущего ребенка ждала благополучная, обеспеченная жизнь. Ее многие предупреждали, что на родине ее могут арестовать. Но она рвалась домой и отправилась в путь с новорожденной в товарном вагоне. И только в начале зимы истощенная, больная с еле живой девочкой (в дороге кормила ее жеваным овсом, грудное молоко исчезло) добралась до Днепропетровска. А через два дня была арестована.
Дочку обещала растить сестра, которая вскоре тяжело заболела и, спросив у врача, сколько ей осталось жить, успела перед самой смертью устроить малышку в детский дом. Многое пришлось пережить Нине Викторовне. Из днепропетровской тюрьмы ее этапировали в лагерь на Волге. А там однажды, хотя это строжайше запрещалось, ее поместили в мужской БУР (барак усиленного режима) к «блатным», но те не тронули ее. Жила она за загородкой из одеяла. Писала им письма, рассказывала книги, кинофильмы. С пеллагрой (крайним истощением) не раз попадала в лагерную больничку.
Затем Север Сибири. Тогда «Тайшетлаг» был разделен на две части: «Озерлаг», где политические заключенные строили железнодорожную магистраль от Тайшета до Братска, а с берегов Ангары до Лены вытянулся «Ангарлаг» — с осужденными по уголовным делам.
— Колонна «Озерлага», где нас разместили, прежде была занята японскими военнопленными. Туалет ими был изукрашен прихотливо изогнутыми ветками и стволами березы так, что все диву давались. Вызывали чувство восторга и чудесные клумбы в виде миниатюрных городов с деревянными домиками, реками из битого стекла, необыкновенными изящными ажурными мостами. Увы, начальство сразу же приказало все это уничтожить.
Мне повезло: после работы на лесоповале я попала в колонну, где жили в одной половине беременные и кормящие женщины с подселенными музыкантами, артистами, а во второй, отгороженной высоким забором, была детская зона. Я рисовала в детских помещениях на беленых стенах сюжеты из сказок сначала лекарствами, а потом гуашью. На пожелтевшей бумаге сохранились эскизы этих росписей. Никогда в жизни не приходилось бывать в кукольном театре, но я придумала его для детей. Как радостно они реагировали на спектакли «Красная шапочка», «Семеро козлят».
По прошествии года их матерей отправляли из «мамской» колонны на лесоповал или строительство железной дороги. Только некоторые оставались как няни. Страшным было их расставание. Женщины плачут, плачут и дети. Женщины-матери воют, как волчицы. И всему этому плачу вторит тайга — протяжно, сильно, громко, будто каждое дерево воет. Сердце не выдерживает. Когда дети подрастали, их увозили в детдома, и некоторые навсегда теряли связь с матерями. Все ребятишки звали своих нянь мамами. Был у нас сынишка дочери казачьего атамана Семенова.
После освобождения Нина Викторовна вернулась в родной Днепропетровск, где работала художником в театрах, оформляла спектакли, рисовала плакаты, по совместительству была художником в студии мультфильмов, где создавались ленты на производственные темы, но везде числилась на рабочих должностях. Затем переехала в Ленинград.
В лагере было много встреч с яркими прекрасными людьми, как, например, с Ириной Пистровской, Валентиной Черной. С некоторыми дружба сохранилась на всю жизнь.
Жила Нина Викторовна с дочерью Катей очень бедно, на инвалидные пенсии. Из-за перенесенных лишений дочь тоже инвалид. Пока у обеих позволяло здоровье, Нина Викторовна расписывала и инкрустировала перламутром шкатулки и панно, Катя продавала их. Такова была судьба талантливейшей художницы, чьи творения могли бы украсить залы известнейших музеев.
Кира Ваганова
На фото: Н.В. Мальцева в середине 90-х годов
Статья была опубликована в газете «Ярмарка Плюс» 19 сентября 2003 года.
Больше новостей в нашем телеграм-канале. Подписывайтесь и будьте в курсе!
